В череде февральских поминальных дат в Оршине монастыре особое место занимает 22 февраля – день кончины монахини Фаддеи, Татьяны Ивановны Былинкиной, духовного чада священномученика Фаддея (Успенского).
Прожившая долгую жизнь тихой затворницей (лишь храм – работа – дом) она немного приоткрыла сокровищницу своей души для других всего за несколько лет до праведной кончины. И многое успела. Успела поделиться драгоценными воспоминаниями о Владыке Фаддее, о своем духовнике убиенном иерее Иоанне Морошкине, о дивном батюшке, у которого келейничала, ученике оптинского старца Нектария протоиерее Иоанне Сазонове, о захвате Спасо-Преображенского собора обновленцами и его разрушении. От Татьяны Ивановны услышали рассказы о старой Твери с ее неторопливым провинциальным укладом жизни и о пасхальном звоне хоть не в сорока сороков церквей, но с тридцати шести тверских колоколен, о паломничестве в древний Желтиков монастырь и своей, еще в детстве появившейся, любви к монашеству.
Задолго до 22 февраля начинают нам звонить духовные чада матушки Фаддеи, чтобы узнать, во сколько в этот день начнется Литургия, и, как много лет назад собраться вместе, помолиться, но уже не в маленькой комнатке Татьяны Ивановны, а в древнем соборе Оршина монастыря, затем у дорогой могилки подвижницы благочестия XX столетия монахини Фаддеи (Былинкиной).
Краткое жизнеописание монахини Фаддеи (Былинкиной) можно прочитать в наших материалах.
Ниже приводим расшифровку воспоминаний монахини Фаддеи, записанных, предположительно, 3 сентября 1998 г.
На Орше стало доброй традицией слушать 22 февраля эту уникальную запись – свидетельство жизни во Христе во все времена: и в благоденствии, и в гонениях.
* * *
Из воспоминаний монахини Фаддеи
Познакомилась я с Владыкой Фаддеем на дому у него. Сколько лет прошло с 1928 года? (Воспоминаниями Татьяна Ивановна делилась в 1998 году). И вот сегодня я стояла у его раки. Опять встретилась…
Как я с ним познакомилась?.. Всенощная или пассия была, а Владыка стоял на кафедре, читал канон. Потом он пошел кадить весь храм, а мы стояли со свечами. А я всегда около кафедры стояла, от кафедры его я уже никуда не уходила, стояла около кафедры по левую сторону его руки. Стал он проходить уже мимо нас. Все в сторону отошли, дали ему дорожку, а я все стою, как стояла. Он прямо подходит ко мне и зажигает у меня свечку — у него погасла. Он зажег у меня свечку, а я почувствовала, как будто у меня везде, по жилкам, что-то пошло. Легко было и радостно. Когда кончилась служба, — подошли под благословение. А девочки мне и говорят: «Вам нужно к Владыке сходить, обязательно завтра. Это не просто так он у вас засветил свечу. Вам нужно сходить к нему обязательно».
На другой день я пошла в 10 часов. Звонка у него не было тогда. Надо стучать в дверь, в ворота. Я постучала. Вера Васильевна говорит: «Кто там?» Я говорю: «Пустите меня к Владыке». Она говорит: «Сейчас, я спрошу». Выходит и говорит: «Пойдемте». Открыла мне дверь к Владыке: «Владыка, это к вам. Это та, которая у вас стояла по левую сторону около вашей кафедры». — «Ну, пусть войдет». Я вошла.
Он сидел в простом, старом деревянном кресле. А для посетителей было два стула. Он мне показывает правой рукой на стул, молча. Он молчаливый такой был. Я села. Он говорит: «Ну что?» Я говорю: «Владыка святый, как спасаться?» — «Как спасаться? Иисусову молитву надо читать. Псалтирь надо читать. Читаешь псалтирь?» Я говорю: «У меня нету». Он: «Ну, подожди, сейчас я тебе принесу». Он пошел в свою молельную комнатку, несет псалтирь. Новую, красную и золотыми буквами написано: «Псалтирь». «Ну вот, читай!» Я стала уходить, а он спрашивает, с кем я живу, как с сестрой. Я рассказала и в ноги ему поклонилась, говорю: «Владыка святый, благословите!» Владыка благословил. Я выхожу, закрываю дверку и кланяюсь ему. А Владыка все благословляет. А я ему все кланяюсь. Иду спиной к двери, а лицом к нему. И опять поклонюсь, и он благословит, опять кланяюсь. И так я дошла до этой двери, которая во двор, на улицу — а он благословляет все. И я уже стала дверь открывать последний разок поклонилась — он все благословляет.
Потом я стала к нему ходить со всеми скорбями, как что нужно было. А если что не срочно, то напишу ему две или четыре страницы, а иногда и шесть страниц. Когда подхожу к нему под благословение (он всех благословлял), и передаю ему записочку. Он кладет ее в кармашек и потом меня благословляет. Скажет: «Ну, приходи в 3 часа в такой-то день». — «Спаси Господи». Все. Прихожу я, иногда уже не смея постучать. А ворота были открыты. Я войду, сяду на скамеечку и сижу. Вдруг Вера Васильевна выходит и говорит: «Давно сидите-то?» — «Нет, сейчас только пришла». — «Ну, пойдемте, пойдемте к Владыке». Вот так.
* * *
Много прошло времени, надо вспомнить.… Ходила я к обновленцам. Нельзя ходить туда, а я ходила. Там у них благоверный князь Михаил – его мощи и очень много лампад. И я просила старосту, чтоб он мне разрешил лампадки зажигать. И разрешил. Потом я выхожу из церкви, а идет иподьякон Владыки Фаддея. Лесенка высокая там была, высоко так собор стоял. Я спускаюсь, смотрю, и он спускается с товарищем своим: «Зачем вы ходите сюда? Здесь красные». Я говорю, что не хожу к батюшкам, а хожу к святому Михаилу благоверному и к иконам». Забыла…
— Они, тогда вам, наверное, сказали, что Владыка новый приехал в Тверь? Да?
— Да. У меня память изменяет… Ну вот, я пошла к Вознесению и потом говорю про Владыку: «Я была, я видала, он мне не понравился». А они говорят: «А он прозорливый». Я говорю: «Ну, я приду». Вот я на другой день-то и пошла.
* * *
А потом, вот здесь, когда батюшка здесь жил — (Татьяна Ивановна вспоминает про отца Иоанна Сазонова, которому принадлежал тот дом, в котором она жила – дом 39 на улице Брагина), он еще не был батюшкой, а мирянином был — и вот его жена и говорит: «Разве можно туда ходить? Что ты ходишь? Вот сходи к Владыке и скажи». А сами они к Владыке все время ходили, муж с женой. Я и пошла, прихожу и говорю: «Владыка святый, я к обновленцам ходила. Я ходила к Михаилу благоверному, а не к священникам». А Владыка и говорит: «Этого мало, что ты мне говоришь, что туда ходишь. А ты иди к батюшке, к духовнику своему и скажи, что ты ходила». – «Хорошо». Пошла к батюшке, сказала, он меня поисповедовал. Я тогда искала — еще лет семнадцати была.
До Владыки Фаддея у нас был Владыка Петр. Вот после него я и ходила, искала батюшку, духовника себе. И городские храмы обошла: на вокзале — железнодорожный, и за Тверцой, и за Волгой — и нигде не подобрала себе духовника. И говорю об этом Владыке. А Владыка говорит: «А ты к какому батюшке ходишь сейчас?» — «К отцу Иоанну, к Морошкину». А Владыка и говорит: «Ну, вот он и будет твой духовник».
* * *
Прихожу я в церковь, а он (отец Иоанн Морошкин) всегда раньше, за час приходил и говорит: «Ну, Тань, как ты живешь-то?» Я говорю: «Батюшка, Вашими святыми молитвами. Вы мой духовник будете». Он: «Как я буду твой духовник? Кто тебе сказал? Какой я духовник? У меня семья. А потом я и не знаю, как вести себя, я не имею понятия». Я говорю: «Батюшка, я была у Владыки и спрашивала. А Владыка мне сказал про Вас». А он говорит: «А ты правду говоришь?» — «Батюшка, правда! Как же я буду батюшке врать?!» – «Ну, подожди, я завтра схожу к Владыке и спрошу». — «Ну, хорошо». На другой день я прихожу, а он говорит: «Тань, я был у Владыки-то, а Владыка «Правда!» сказал». Я говорю: «Ну вот». И он стал моим духовником.
Когда на работу иду, забегу в церковь. Батюшка проскомидию совершает, а я стою в дверях, чтоб не ходить: прихожу на минутку только. Походит, кончит проскомидию, пойдет кадить по церкви. Дает мне просфорочку. Благословляет и говорит: «Ну, иди с Богом». А вечером я иду с работы не домой, а прямо опять сюда, в церковь, вечером опять.
А когда он именинник был — забыла, какого ноября? Какой день Ангела?.. Собралась я домой, а он говорит: «Нет, пойдем, пойдем ко мне чай пить». Я говорю: «Нет, батюшка, поздно кончилось, я боюсь идти, тёмно». — «Никто тебя не тронет, у нас все спокойно. Пойдем». А он ходит не по улице, а огородом и через соседний огород идет к себе домой. Я говорю: «Нет, батюшка, я не пойду, у вас там гости». Он говорит: «Отец диакон сидел, а сейчас он уже ушел». — «Нет, батюшка, я не пойду, я не пойду!» Он идет, а я отстала. Далеко. Он оглянулся, говорит: «Пойдем, пойдем. Спросим Катерину Александровну (это его матушка), спросим Екатерину Александровну, она нам скажет, кто там. Если кто есть, она скажет, а если никого нет, скажет «никто». – «Я боюсь собаку». – «А собаку, — ее подержат». Я и пошла.
Пришли, а батюшка и спрашивает: «Кто есть дома?» А матушка говорит: «Никого, никого». Никого не было: все ушли. – «Ну, вот. Слышала?» — «Слышала». – «Ну и пойдем».
Сели. Стол большой. Екатерина Александровна, что у нее было варенья, всех сортов, поставила посередине. Все вазы со всеми вареньями. Потом и чай, и пирогов принесла разных. Я выпила чашечку чайку. Говорю: «Батюшка, я пойду домой». – «Нет, пей чай».
Ну, я чашечку выпила, говорю: «Батюшка, благословите, я пойду домой. Тёмно. Я боюсь». Он говорит: «С благословением моим ничего тебе не будет. Никто тебя не тронет. Иди с Богом». Я встала, поблагодарила их. Пошла. Смотрю, матушка мне дает большой мешок. А там и яблоки, и пироги, и не знаю, чего всего. И вот я с этим мешком пошла домой. И пришла в 11 часов вечера.
А потом… приходит батюшка: «Таня, вчера за мной приходили – НКВД. Не знаю, доживу я до завтрашнего дня или нет. Матушка без чувств все время, врач…» Правда. На другой день прихожу — матушка вышла и говорит: «Его нет уже». А потом мне отец Максим сказал: «Все, его расстреляли». И Владыку расстреляли, и его расстреляли…
* * *
Когда не получалось сходить к батюшке, я обращалась к матушке Конкордии. Она манатейная. Я к ней ходила. Иногда к Владыке Фаддею, а когда так немножко что-нибудь спросить, то ходила к матушке Конкордии. Они из Оршина монастыря. А еще матушка Ксения, бывшая Ксения, ходила ко мне. А Конкордия никуда не ходила, я ходила к ней. Они врозь жили.
— Они обе оршинские?
— Ксения — оршинская, а Конкордия — не знаю. Она мне стала рассказывать, как покойные слышат, когда мы приходим к ним на могилку. Говорит: «Вот у меня умерла сестра, и я один хлеб и воду пила сорок дней и читала псалтирь, и на сороковой день она мне приснилась. Как будто бы я иду — поле и трава зеленая, и там стоят три больших барака, деревянные. Я вошла в первый барак. Там был длинный стол, а по обеим сторонам стоят женщины, девицы, все одинаковые. Все в розовых хитонах. А на голове у них райские цветы — веночки из райских цветов. На столе они плетут венки тоже из райских цветов. Столы по обеим сторонам барака, и они по обеим сторонам в розовых платьях». К матушке Ксении подошла одна девица и говорит: «А вы кого ищете?» Она отвечает: «Мне надо Калерию». – «А здесь нету, идите дальше». Пошла дальше, вхожу во второй барак, а там все в голубых хитонах. Тоже что-то делают (я забыла, что именно), и одна подошла и спрашивает: «А вам кого?» — «А мне сестрицу надо». — «Да нет, здесь нету, пройдите дальше, может быть, там». Я вхожу в третий барак, там-то сестра ко мне и подходит: «Ой, милая (забыла, как они называли друг друга), как ты?» И тут они разговорились. И сон кончился.
А потом ее арестовали. Они были в московской тюрьме. Там было поле, и они обрабатывали огород — там, в тюрьме, — пололи и копали все в огороде. И можно было с ними повидаться и поговорить. Но я-то не ходила. А те, которые посмелее меня, ходили. А потом уже их не стало. Где они? Куда они? Не знаю.
Они певчие были — в соборе Вознесения пели, а Владыка Фаддей служил, в Вознесенском он служил.
* * *
Об обители святителя Арсения – Желтиковом монастыре
С мамой, когда идем к ранней обедни, часа в 4 выходим из дома. Пешком, конечно, ходили, 4 километра отселе в обитель. Мы идем пешочком с папой, с мамой к ранней обедне. Придем туда, по деревне идем, выходят хозяйские за водичкой на колодец. А колодец там: сруб такой и потом большая палка и ведро на веревке. Они спускают ее и берут воду, несут домой. А везде окна еще занавешены – все спят. Мы приходим туда к ранней обедне.
Ранняя обедня кончится, мы идем чай пить в село это. И в первый дом мы заходили. Идем, а этот наш первый дом, куда мы ходили, – как подвал там. Цветы полевые разного цвета, и столы накрыты белой скатертью, крестьянской работы, а в других розовые скатерти, тоже крестьянской работы, а в других — голубые. У каждой хозяйки свои. Они стоят каждый у своего дома, а мы идем, весь народ, идем мимо дома. А они при фартучке, в новом платье, в красивом платочке и говорят (кланяясь): «Пожалуйте к нам, пожалуйста, чайку попейте». Вот, все и расходятся по домам. Потом она подходит и говорит: «Что вам?» Мы брали только чайку, кипятку — у нас все было. А к другим она подойдет: «Какого вам молочка – парного или кипяченого? Творожку, сметанки? Чего?» Все говорят ей. И она все им приносит. «Какой вам самоварчик принести – маленький или большой?» Кому большой, кому маленький. Кому — самовар большой и с маленьким чайничком.
Потом все пьют, и вдруг большой колокол — удар такой, сильный удар. И потом звонит к поздней обедне. И мы чаю попьем и идем к поздней обедне. А от поздней обедни идем, монахи там.… Один монах стоит у большого чана, и там квас. Квас свой, монастырский, хлебный — до чего вкусный, хороший! Потом к другому монаху идем. К другому идем — там хлеб, хлеб круглый. И он берет и отрезает кусок. Говорит: «Вот вам благословение нашей обители – святителя Арсения». И мы несем его домой как благодать. Ну и крестный ход, крестный ход кругом церкви, кругом собора. Мощи. Певчие поют, батюшки поют, птички поют — а птички разных сортов там. Так это, знаете, идешь как в раю! Очень хорошо. Обойдем, потом еще молебен после обедни, молебен. А другой раз батюшка молебен служит один, без певчих. Покрывает нас большим-большим ковром шелковым. Мы наклоняемся, он как бросит его всем! Кому не хватает, те тащат на себя. И батюшка читает молитву, читает молитву, потом снимет. Подходим к батюшке, ко кресту, а потом… Вот здесь мощи, и там несколько ступенек, и здесь медная лесенка. Лесенка эта как золотая, до чего монахи начистят, она как золотая. А под мощами расстояние. Приложишься к святителю Арсению, и мама говорит: «Влезай туда, под мощи». Она меня сунет, а потом кругом обойдет и меня оттуда вытаскивает.
А потом подходим к Владыке под благословение. А папа у нас не подходил, а я говорю: «Мам, почему все подходят под благословение, а мы нет?» Папа и говорит: «Мы не достойны подходить, мы грешные. Чтоб подойти к Владыке под благословение, нужно сто поклонов за него положить, а потом благословение взять». И потом уже идем рощей домой и приходим в 6 часов вечера. Такие радостные, все хорошо.
А как с крестным ходом идем, Владыка акафист читает, а мы все поем «аллилуйя». Идет монах со святого Афона в рваненьком, уж выцветшем подрясничке, в заплатах и деревянная у него дощечка здесь на веревочке, худенький, и здесь написано «на ремонт горы Афон», что-то такое. Богатые-то клали, а у нас десять копеечек, пять копеечек — все кладут.
Мужчина стоит, у него лоточек и бочоночек маленький, как кадочка. Хорошенький бочоночек, с крантиком. А здесь так угольничком уложены груши. Из них квас, и они все наполнены. А квас как сметана, настоящий, и так вкусно-вкусно! А дальше идем — там продает женщина или мужчина иерусалимские огурчики. Они вариться в подсолнечном масле должны, а может быть, и в каком топленом, они маленькие такие, как огурчики, только граненые и румяные, знаете, как стаканчик. У этих огурчиков выпуклые полосочки, и румяные. Но мама с папой нам не покупали, потому что они очень дорогие были. И только интересно было: «Огурчики, иерусалимские огурчики, иерусалимские огурчики…» И вот так идем, и по обеим сторонам что-нибудь продают.
А когда от обедни идем, от ранней или поздней обедни выходим, – чего только нету! Не в обители, а когда выйдем из обители. В обители хлеб дают и квас, а когда выйдем, там такая ярмарка – откуда чего только нет! Пряники с именами: как шоколадки, а в середине — варенье, а наверху имена – Маня, Таня, Коля — и тоже зажаренные. Потом красная сморода и черная сморода, и еще ягоды, и виктория. А идешь дальше, там куколок продают, куклы, мячики — все.… Еще дальше идешь, там иконочки продают, четки продают, книжечки продают, и тоненькие, маленькие книжечки по копейке продают. А дети тоже любят этот праздник: им то мячик купят, то кукол купят, то мишку мальчику купят. И вот, все идем оттуда, все довольные – очень хорошо!
Был игумен там — отец Тихон. Он был иеромонах и был регентом. Очень хороший хор был у них там, и девушки из крестьян тоже пели — вместе, в одном же хоре. А потом, когда уже закрыли эту обитель, то весь монастырь разорили. Там поставили военных. Колокольню — только ворота оставили, а все остальное сняли, и стала это военная часть.
— А правду говорят, что на день памяти святителя Арсения там всегда слышат, в этих воротах ангельское пение?
— Да. Все ходили, я-то не подходила. Все наши, которые ходили, подходили к стенам, слышали – поют, ангелы поют. И там пруд такой, святителя Арсения, и колодец есть там. Колодец тоже его, из колодца пили – холодная-холодная вода, но очень вкусная. А пруд этот копал святитель Арсений. А когда поставили военную часть, то из деревни уже никто не ходил в церковь, редко кто когда шел в церковь к нам. Они (военные) полоскали веники, половики там мыли — в пруду…