18 апреля, в Неделю 5-ю Великого поста, в день памяти прп. Марии Египетской, в Вознесенском Оршине женском монастыре продолжились беседы по истории Русской Православной Церкви XX столетия «Сокровища памяти нашей».
На сегодняшнюю встречу пригласили Любовь Николаевну Бащук – дочь митрофорного протоиерея Николая Васечко, усердием которого и был открыт в 1992 году наш монастырь https://orshin.ru/about/history.
Секретарь Калининской (тогда еще) епархии, настоятель Белотроицкого кафедрального собора, благочинный храмов Калининского района, кандидат богословия, неизменный победитель философско-политических споров с духовными оппонентами (т.е. представителями советской власти), бесстрашный исповедник веры, открыватель множества храмов, монастырей и даже Киево-Печерской лавры, вдохновитель организации ежегодного Большого Волжского крестного хода от истока Волги, основатель цикла регулярных (с 1988 г.) православных радиопередач «Спаси и сохрани», основоположник кафедры теологии в Тверском государственном университете, талантливый преподаватель, остроумный собеседник, строгий блюститель богослужебного устава и церковных традиций, продолжатель трудов апостолов, учитель новоначальных, пламенный молитвенник, духовник и наставник многих, печальник о каждой душе, с которой свел его Господь – это далеко не полный список характеристик, приложимых к отцу Николаю, не говоря о трудах реставратора, строителя, благоукрасителя, созидателя церковных хоров и свершителя еще многих других дел, совершенных им во славу Богу и Святой Церкви.
Если уж совсем кратко: человек-легенда.
Обо всем этом и рассказывала на протяжении более двух с половиной часов Любовь Николаевна – замечательный рассказчик, унаследовавшая от своего отца дар живого, эмоционального и убедительного слова.
Детство Любы Васечко было совсем нетипичным для ребенка, родившегося в 1960 году: отец-священник, клиросное послушание и хранение веры православной несмотря на антирелигиозную агитацию в школе.
Услышанное от матушки Любови стало еще одним свидетельством истинности слов Спасителя: «Созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей» (Мф. 16:18).
Благодарные слушатели – сестры и воспитанницы монастыря, прихожане и гости – сердечно благодарили Любовь Николаевну за интереснейший рассказ и просили матушку Евпраксию о дальнейшем продолжении бесед по истории Русской Православной Церкви XX столетия «Сокровища памяти нашей».
Ниже приводим отрывок из воспоминаний Любови Николаевны Бащук о годах ученичества будущего протоиерея Николая.
* * *
Меня часто просят рассказать об отце, о том времени. Для меня это очень непросто. Наверное, потому что это все-таки мой отец, и я до сих пор скорблю.
Отец прожил достаточно долгую жизнь — умер в возрасте почти 84 лет. Он относился, как говорит мой брат, протоиерей Валентин, к поколению исповедников. Мы все знаем поколение священномучеников, исповедавших Христа и погибших за Него в 20-30 годы XX столетия. Время исповедников — это следующее поколение, его мы застали. Поколение замечательных людей, замечательных священников, которые служили Богу и людям в это очень сложное время, которые дожили до того времени, о котором мечтали — до времени празднования Тысячелетия Крещения Руси, до, как его называют, второго Крещения Руси. Они прожили интересную, насыщенную жизнь. Они были очень дружны, они много общались между собой, они поддерживали друг друга. Это были совершенно другие люди, нежели мы. Поколения меняются, каждому поколению достается свое: свой подвиг, свое служение. Это поколение было глубоко верующим, преданным Церкви. Советская власти прошлась катком по нашей России, особенно по ее центральной части, особенно по Тверской губернии. По замыслу — это рассказывал отцу уполномоченный Совета по делам религии — советская власть должна была быть построена прежде всего в Тверской (Калининской тогда) области. Не так просто было справиться с Москвой, с Питером все-таки почти справились. Но вот здесь, именно на нашей Тверской земле, советская власть должна была построить коммунизм образцово, поэтому здесь особенно жестоко расправлялись с Церковью. Революция, гражданская война, годы репрессий, потом война Отечественная довели страну и особенно эту территорию до того, что практически не осталось мужчин. Все они погибли, были убиты, расстреляны, репрессированы. Репрессии довели страну до того, что не стало священников, их неоткуда было взять. Не было мужчин как таковых — верующих, приходящих в храм, их не было, но остались очень верующие, много пережившие женщины.
Отец мой родом с Украины, с ее запада. Там еще оставались верующие люди. Дело в том, что на Западной Украине и в Западной Белоруссии советская власть появилась только в 1939 году, т.е. на два десятилетия позже, чем в других местах. Люди были православные, очень верующие. Они на себе не испытали того прессинга, который был здесь. Многие из простых крестьянских семей, как и мой отец. Это, наверное, Господь, как из рыбарей сделал апостолов, так и этих людей выбирал Себе на служение. У отца были старшая сестра и младший брат — верующие труженики, добрые, хорошие люди, но только отец стал священником. Мама его, Ульяна Ивановна, была глубоко верующая женщина. Она была 1903 года рождения, грамотная, окончила церковно-приходскую школу, как и все ее сверстники-односельчане. Мама научила его церковнославянской азбуке, научила читать, научила молитвам. Церковно-приходскую школу он окончил с отличием. И, в принципе, все. Это тот объем образования, который был положен крестьянским детям. И если бы не война, то отец должен был бы продолжить путь крестьянского труда и жизни. Война, конечно, прошлась по этим краям очень жестоко. Дом родительский немцы сожгли уже в июле 41 года, и четыре года их семья жила в землянке. Трудно было вообще в это время существовать. И родители принимают решение отдать его в город, в Луцк, а жили они в селе в 10 километрах от Луцка, который сейчас областной центр в Волынской области. Там замечательный Троицкий собор, куда он начал ходить еще совсем маленьким с мамой пешком. Семья у них обеспеченная была, по тем временам, имели две коровы, но сметану ели только в воскресный день и молоко пили только кислое. В воскресенье утром с молоком, с творогом, со сметаной тащились за 10 км до города, чтобы продать все это на базаре, получить хоть какую-то копейку и купить самое необходимое. Она брала с собой сына Николая, и после того, как быстренько у нее все разбирали на базаре, обязательно они шли на службу. Приходили к собору, который был еще закрыт. Оставалось минут сорок, может, час до службы. Мама на паперть поднималась, крестилась, говорила ему: «Целуй замок!» — он мог дотянуться только до замка. Такая была вера, такое отношение к святыне! И это, наверное, ее молитвы, молитвы матери привели к священническому служению.
Родители отдали отца крестному на воспитание, тяжело было очень — трое детей, землянка… И отец где-то с 44-го года жил при соборе — помогал своему крестному печки топить, научился звонить в колокола, у него это очень хорошо получалось.
Отец всегда вспоминал День Победы 45-го года. Когда дошла весть о Победе, в городе началась такая пальба, стреляли в воздух. Народ сначала испугался, что опять война, не могли понять в чем дело, потом наконец дошло — это Победа. Это ночью было, что было утром? Утром правящий архиерей приехал в собор служить благодарственный молебен. Собрался архиерейский хор впервые за столько-то лет. Весь народ бежал куда? На главную площадь — в собор. Прежде всего народ примчался в собор с благодарением Богу. Тогда отец Николай впервые услышал песнопение «Тебе Бога хвалим», вот тогда, в День Победы 45-го года. И он, как звонарь, целый день звонил в колокола. Целый день! И площадь все время была полная. Радости людской не было предела! Вот это из его воспоминаний.
Семинарию, которая была при этом соборе, закрыли в войну, открыли в 46-м году. Отца не взяли, поскольку ему еще не было 18-ти, но за это время он там как-то уже научился читать, пономарил, активно участвовал во всех событиях церковной жизни города.
В 48-м году отец поступает в Волынскую духовную семинарию. И вот в этой Волынской духовной семинарии он понимает, что ему не хватает знаний церковно-приходской школы, поэтому он просто начал пропадать в библиотеке семинарской сутками. Уже в семинарии ему дали прозвище — его прозвали Кантом в честь немецкого философа Иммануила Канта за особую любовь к учебе, любовь к книгам. Это прозвище у него с семинарии, и его так звали всю жизнь, даже здесь в Твери.
Где-то, наверное, в двухтысячных годах, отец Валентин, сын, поехал в командировку в Калининград, бывший Кенигсберг, и отец дает ему послушание: «Найди могилу Канта и положи от меня две гвоздички — я ведь всю жизнь ношу его фамилию». И отец Валентин исполнил это поручение, нашел могилу Канта.
В семинарии жили на свой паек, т.е. учим бесплатно, но кушайте за свой счет, потому что нечем было после войны кормить. Как-то там родители все обеспечивали. Конечно, все же жили впроголодь. В семинарской комнате было два стола, одна керосиновая лампа с побитым стеклом, заклеенным. За столом сидели студенты, которые письменные работы какие-то должны были делать, а те, которые устно готовились, что-то там надо было читать, те стояли боком, потому что из освещения была одна эта керосиновая лампа, большего ничего не было. Но все учились с таким энтузиазмом, так все хотели все знать, все выучить, все познать! Жажда знаний была неимоверная. Когда чего-то нет, тогда человек добивается, а когда вот это дают сполна, тогда кажется это все излишним. Они учились самозабвенно.
Их сначала не призывали в армию, как студентов духовных школ, но в 50-м году всех студентов их третьего курса забрали в армию. Связано это было с тем, что некому было служить. Очень много было погибших, а те, которые призывались в 45-м году, уже дослужились до 50-го. Уже пять лет они служили, некоторые даже по семь лет. Их надо было отпускать, а заменить было некем. И вот этих семинаристов забрали в армию. Отец, промыслом Божиим, попал в Ленинград, в Екатерининский гвардейский экипаж, в центр самый. Их потом всех распределили. Кого-то в Таллин, как его друга, отца Василия Можчука, кого-то в Калининград, кого-то еще куда-то. Отец остался в этом экипаже. В гражданской форме. И долго ходил в этой гражданской форме. И никуда его не определяли. Появится в гражданской форме, ему говорят: «Ты иди к начальству, что они там думают, куда тебя?» Очень интересный ответ был его: «А зачем?» Кормят, ничего не заставляют делать. А зачем спрашивать? Ну, наконец, его все-таки призвали к политработнику. Тот посадил его напротив и спрашивает (слушайте внимательно!): «На каких музыкальных инструментах вы играете». Отец, подумав, ответил: «На мандолине». Понимаете, Западная Украина все-таки была частью Австро-Венгрии в свое время, и там этот инструмент, мандолина, который что-то там чуть побольше балалайки и чуть поменьше гитары, такая пузатенькая штука, была в каждой семье, висела на стене, и ей все умели пользоваться. И у них в семье была мандолина, и он что-то там на ней изображал, наверное, в детстве. То есть, он так растерялся, что и ответил честно: «На мандолине».
— Не дури. Написано: «Дух. Сем.».
— Так это духовная семинария!
А они вычитали, что он умеет играть на семи духовых инструментах, и его так долго держали, видно, чтобы в какой-то военный оркестр определить.
— Ты что, поп что ли?
— Будущий.
— Тогда будешь политинформатором. На тебе ответственность за подготовку личного состава — чтобы военный устав знали, как «Отче наш».
И он остался служить в этом Екатерининском экипаже. Он, на самом деле, военный устав выучил со своими подчиненными, как «Отче наш». Проверяющий генерал остался очень доволен.
Отец говорил: «Благодаря советской власти, я смог получить образование». Он понял в армии, что ему образования не хватает и решил закончить вечернюю школу. И надо сказать, начальство пошло навстречу — это ж надо было уходить из воинской части. Ему командир дал разрешение поступить в вечернюю школу. Отец до того заучивался, особенно в мае месяце, когда белые ночи, что, выходя из школы, иногда останавливался и не мог понять, в какую сторону надо идти. За четыре года служения в экипаже морфлота он моря не видел, но зато окончил школу, получил среднее образование.
Этот Екатерининский экипаж находился рядом с Никольским собором. По воскресным дням он там в полной форме появлялся на Литургию к чтению Апостола (настоятель позволял с радостью), выходил с Апостолом в форме, читал Апостол, слушал Евангелие и исчезал, поскольку тут уж явное нарушение устава, и надолго задерживаться было нельзя. Вдруг он увидел там прапорщика из своей части. Вот это была ситуация! Он боялся с ним встретиться, но потом оказалось, что и прапорщик боялся с ним встретиться тоже. Он оказался верующим. И вот они, боясь друг друга, посещали Никольский собор. Потом этот прапорщик вычитал о моем отце в журнале «Московская Патриархия», где-то в семидесятые годы написал письмо. Отец к нему ездил в Питер, он приезжал сюда к нам в Тверь. Они очень долго переписывались, дружили.
После окончания службы в армии, отец вернулся в семинарию на четвертый курс. Окончил семинарию по первому разряду, то есть на одни пятерки, что давало право без конкурса поступить в Академию. А поскольку в Питере за четыре года он уже успел посетить и Ленинградские духовные школы, то решил, что для пополнения своих знаний ему теперь надо поступать в Московские духовные школы. И поступил в Московскую духовную академию, где он четыре года учился, и окончил академию со степенью кандидата богословия. Написал какой-то неимоверный труд. Он вообще взялся за влияние христианства на мировую культуру. Что-то такое грандиозное было изначально задумано. Слава Богу, профессорско-преподавательский состав сказал: «У тебя что там за Канты в голове? Надо бы уменьшить объем темы». Поэтому выбор пал на древнерусскую культуру – до этой темы сузили.