Это последняя, завершающая часть воспоминаний монахини Ефремы о своей жизни. К публикации записи были подготовлены вместе с предшествующими частями еще в 2021 году — к вековому юбилею:
Часть I,
Часть II,
Часть III.
По ряду причин тогда посчитали, что печатать часть воспоминаний еще рано.
Теперь, когда наша дорогая мать Ефрема перешла в Небесные обители, недосказанного из времени её земного бытия почти не останется.
* * *
Николай Петрович
Когда Михайловскую церковь открыли, стали мы с мамой туда ходить, это было в 1940-х годах. Стал в церковь ходить и Николай Петрович Синяев. Был человек он очень добрый, но простоватый.
Отец у Николая Петровича был человек порядочный. Все его уважали. Их все уважали, были они видные люди, богатые в своё время, мирные такие, старательные. Николай оказался в армии, где стоял конный полк. В полку нужен был кузнец ковать лошадей. С Николаем там произошёл интересный случай. Ему сразу привели жеребца ужасного, большого, страшного, и этого жеребца никто не мог подковать — жеребец так и стоял на месте.
Говорят Николаю: «Подкуёшь»? Он отвечает: «Подкую»! У коня три ноги к деревьям привязал, а четвёртую подковал. Держит за ногу жеребца, а жеребец задрожал, испугался, смирился. Так коня и подковал. Николай был смелый, ничего не боялся. Когда Николай мне рассказывал этот случай, как дрожал громадный жеребец, мне даже жеребца жалко стало. И этим случаем он себе некоторое уважение обрёл — такую трудную работу сделал.
До конца Великой Отечественной войны, наверное, он в Митино и служил. Митино близко от Торжка, 7 километров. Потом Николая демобилизовали, возможно, по состоянию сердца.
Николай Петрович был церковный и особенный человек, любил всех людей, чистой жизни, не хотел жениться. Родился 17 апреля 1901 года и был старше меня на 20 лет. В церкви мы на клиросе стояли, я пела вторым голосом, а Николай Петрович подпевал «козлотончиком». Николай Петрович в церкви читал Апостол, на него, бывало, наденут стихарь – это он так любил. Выходит Николай Петрович с клироса на амвон… да такой!
На клиросе я пела и читала, человек-то я грамотный в этом отношении, меня ценили. Ну вот тут мы и познакомились на левом клиросе, подружились. Нам посоветовали пожениться.
Расписались, повенчались, но брак у нас был только в документах, мы навсегда остались как брат и сестра. Николай Петрович был целомудренный, и я тоже целомудренная, и мне нестрашно с ним было. 
Родственники мужа над нашим браком посмеивались. Вот пришли с венчания домой. Племянница Мария глаза вытаращила, увидев нас вместе. У неё в этот день было испечено немножко пирожков для своей семьи, эти пирожки поставили на стол. Мария была очень хорошая и добрая. Хозяйство она вела во всём этом доме. Продуктовый магазин у дома был близко, и племянница в нём работала. Сбегали, купили консервов и ещё чего-нибудь. Столишко маленький собрали. За столом у нас, молодых, был батюшка Сергий Дмитровский. Так приятно, что нас поздравил и посидел с нами священник. Отцу Сергию поставили большую тарелку, Николай стал накладывать, а ничего он не понимает, как надо ухаживать. Вёл себя как блаженный. И положил батюшке в тарелку всё вместе – где сладкие пироги, где рыбные консервы, всё одно на другое. А батюшка Сергий только ужасается: «Николай Петрович! Николай Петрович! Спасибо, спасибо у меня уже много в тарелке всего!» Батюшка был старенький, невысокого роста, ел очень мало. Посидели хорошо, что стояло на столе, всё съели. Николай племяннице и говорит: «Манька, давай-то пирогов!» Я встала и говорю: «Дорогие друзья, пирогов больше нет!» Смех один.
Женившись, Николай жил самостоятельно, холостяцкой жизнью, забывая, что у него семья. Как маленький праздничек, Николай Петрович в церковь идёт. Я ему: «Подожди, пожалуйста, меня. Мне надо тут по хозяйству доделать». Ни за что не подождёт, и я сзади бегу за ним.
Потом мне это надоело, и когда дали мне отпуск на работе, взяла в сумку буханку хлеба, пошла по дороге, а Николай был в церкви. Пошла в Кувшиново, потом в Осташков: «Так и пойду жить свободно!» Полдороги поплакала. Уже пришла в Кувшиново, было темно. Зашла на почтовое отделение и телеграмму дала, что я завтра приеду. Надо было маленько себя оправдать: то я появлюсь, то пропала. В Маркове у меня есть хорошая знакомая. Я к ней пришла, переночевала и рано утром поездом Осташков-Калинин приехала домой в Торжок. Иду, а маленький соседский мальчик говорит: «Письмо получили». Значит, знают, что я жива. Ничего, всё обошлось благополучно, друг другу всё простили и продолжали вести общее хозяйство.
У Николая Петровича были пчёлы, но пчёлки не прижились, потому что не кормил как надо, не умел с пчёлками. Был куплен дом как пчельник, дом не отапливается, сырой, а пчёлы ведь очень притязательные, ни так себе. Пчёлки заболели, у них началось расслабление живота. Николай Петрович принёс мёд один раз, был в вощине — в сотах. Кислый был мёд, но что ж поделаешь, пчёл-то жалко. У Николая была поговорка: «Нажитым не потешиться»!
С Николаем Петровичем было жить очень тяжело, у него были свои хозяйственные затеи, были размахи очень большие. Тогда в Торжке народу не так было много, были брошенные дома и участки. Были у Николая Петровича и корова, тёлки, бычок, лошадь Былинка. Коровку он сам доил, но приходилось и мне доить, потому что у Николая Петровича в деревне был куплен дом, за ним надо было следить. Родная племянница ему хорошо помогала с хозяйством. У Николая Петровича вокруг Торжка были гряды с посевами, он очень любил это всё. Гряд понаделает, посадит, где огурцы, где чего посадит. Собирать урожай Николаю было некогда, порой и нечего. Постоянно обворовывали его урожаи. Николай Петрович насушил много сена для коровки, стог поставил, приехал за ним, а стога нет. Говорят ему: «Вот твоя соседка стог сена увезла»! Он пошёл к ней. У соседки потолковали, она всплакнула, попросила прощенье. Николай ей простил, так сено и осталось у соседки. Я в его дела хозяйственные никогда и не входила. Он был настолько добр, что был готов отдать последнюю рубашку.
На службы мы по-прежнему ходили вместе, Николай Петрович читал Апостол. На клиросе в церкви Архангела Михаила, мы с Николаем Петровичем продолжали петь, я пела вторым дискантом, он диким басом. Мы стояли на левом клиросе, там певчие пели только: «Господи помилуй!» А больше, пожалуй, ничего. А на правом клиросе певчие пели всё, были очень талантливые, пели необыкновенно красиво. Ой, как они пели хорошо. От их пения растрогаешься так, что я плакала.
В одно время из правого хора катастрофически все певчие умерли. Были все старые, и на правом клиросе никого не осталось. Остался один регент Капитолина Васильевна Сапожникова. Родилась она в 1914 году, умерла 85 лет в 1999 году. Капитолина Васильевна была дочь протоиерея Василия Сапожникова, он служил на юге России. А какой у Капитолины Васильевны был огород, чего только в нём не росло, а цветов всяких! Пришлось Капитолине Васильевне петь с нами. Мы поём на правом клиросе, а она на левом. Стала она собирать певчих, хор был собран из старых певчих, которые уже не пели, и клирос стал не такой как прежде.
Николай Петрович состарился и умер в 1984 году, прожил 84 года.
Всё… осталась одна…
Отец Владислав Свешников
В церкви Архангела Михаила служил хороший батюшка отец Владислав Свешников, прослужил 3,5 года. Служил батюшка вероисповеднически. И так он говорил проповеди очень громко, внушительно. Тогда это было поразительно. На исповеди говорит, начинается исповедь — и тут говорит проповедь, после «Отче наш» говорит проповедь и у креста говорит проповедь, да так громко, что я не могла сосредоточиться. Мне приходилось читать часы. Например, я на клиросе читаю, а отец Владислав пониже клироса исповедь ведёт. Так я читаю и слушаю проповедь пред исповедью.
Иногда отец Владислав служил в церкви в Кувшиново. У него было время, не было определённого места, то есть без прихода. Где приходилось отцу Владиславу служить, там и служил.
Потом его перевели служить в Москву. У него основная паства была в Москве, жена и дети тоже жили в столице. У него духовные дети все образованные, с высшим образованием.
Отец Владислав служил одну неделю в Торжке, другую неделю в Москве. Служил батюшка в Торжке с 25 декабря 1985 г. по 4 марта 1990 г., и перевели его в Москву, и жив он на «честном слове», совсем больной, но служит.
Орша
Как я попала в Оршин монастырь? 2013 год. Я ходила по улицам Торжка, можно сказать, в последний раз. Было холодно. Пришла домой – холодно, я села на стул, который ещё сделал Николай Петрович, и прислонилась спиной к печке, она ещё тёпленькая была, чтобы согреться. Прикорнула и упала, сломала ногу в бедре и стул тоже сломала. Двигалась я кое-как, лёжа. Пришёл отец с Семёновской церкви, со службы зашёл ко мне. Потом пришли прихожане сварили что-то и накормили меня. Вызвали «Скорую помощь», и меня доставили в ЦРБ, и положили.
Отлежала я в 
больнице две недели, и выписали — больше не держат. Заведующий отделением говорит: «Мы вас переведём долечиваться в сельскую больницу». — «Ой, я не хочу в сельскую больницу!»
Вдруг является Маргарита Ильина. Позвонила она в монастырь: «Можно вам привезти больную? За ней ухаживать некому». Из монастыря ответили: «Вези». И мы с Маргаритой поехали в монастырь. Вот так я в него и попала. Меня Господь Бог в монастырь привёл, а не сама я пришла в него. Я этого места никогда не видала и не слыхала.
В монастыре мне нравится. Скоро мне будет сто лет, я, наверное, буду уже в земле лежать. Не чувствую себя я монахиней. Я и не думала, что меня так скоро постригут, и не собиралась с мыслями по этому поводу. Монахиня должна быть строгая, а я болтушка.
* * *
Самое счастливое время в жизни – это уже зрелость.
В юности-то что же?
И я молодая была, ошибки делала. А может, и в юности у меня было счастливое время, потому что жила я в такое трудное время, что не приходилось мне заниматься юношескими делами. Я была человек серьёзный.
Не знаю, не могу вспомнить, какое время было самое счастливое…
* * *
В чем смысл жизни? Смысл жизни… жизнь она-то ж здесь немножко, а за гробом остальное. Так надо и стремиться туда всеми силами. Как стремиться? Стремиться к Богу, через Бога только можно получить вечную жизнь. Да и тут-то, на земле без Бога жить очень плохо – без Бога не до порога. А с Богом везде хорошо…
* * *
Что такое жизнь? Хорошая или плохая? Какую уж Господь дал. Раньше мне казалось, что жизнь плохая, а теперь я поняла, что она не совсем уж и плохая. Плохая – я, а жизнь хорошая. Вот помню в молодости… Я вообще-то страдаю унынием, а это тяжелый грех. Страдая этим грехом, я одно время просто лежала в этом унынии. Лежала день, ночь, порой два дня. Ничего не ела, никуда не ходила. Мне казалось, что жизнь плохая, а чего плохого — я плохая. Не могу страсти свои побороть, а страсть моя с детства самая главная – лень, неохота. Надо покаяться, надо изжить эту лень. А я-то плохо изживаю, лежу на кровати, вспоминаю: «Ой, надо вставать скорей!» Надо волю сильную иметь, чтобы встать. Лень преодолеваю усилием воли.
* * *
Если бы Господь Бог дал мне вторую жизнь, как бы я её прожила? У меня воля слабая, поэтому не могу я ручаться, что прожила бы её по-другому. Умные люди говорят, что жизнь они свою проживут по-другому, а я ручаться за себя не могу. Жизнь будет другая после смерти, и уже там дадут то, что ты заслужил на земле. Хочешь не хочешь, принимай.
* * *
К жизни за гробом я ещё не готова. Бог-то берёт ведь человека, когда он готов. Потому что Бог любит людей и не хочет им плохого. Вот и живу я потому долго, что не готова. Нет у меня силы воли над собой. Ночь-то проходит, я не сплю, у меня бессонница: вставай, молись. Поклоны класть я не могу, у меня ноги не сгибаются. А мне нравятся поклоны, раньше клала их, и они очень помогают. А теперь не могу, надо сердце мобилизовать на молитву, а я ленивая. И ничего не выходит у меня, надо надеяться на милость Божию.
* * *
Слава Богу, прожитой жизнью я довольна. Почему? Я тяжёлого в жизни не переносила. Были скорби, но не такие уж трудные, чтобы не перенести их. Потом человек, по-моему, каждый должен быть рад своей жизни. Ко мне всегда люди хорошо относились, и у меня никогда не было врагов. Старалась жить, как могла жить, чтобы никому не вредить. Надо сказать, что Господь мне не посылал больше моих страданий. Люди очень хорошо всегда ко мне относились.
* * *
Смерти, конечно, боюсь. Почему её боюсь? Да потому что грешила. Милосердие Божие надо ещё и заслужить. Я помню своих родителей, и они мне снятся. Во сне им говорю: «Помолитесь за меня», — а они говорят: «Не бойся!» А я боюсь, боюсь: буду грамоту держать, в земле лежать, ой, как страшно! Душа-то пойдёт со всеми грехами наверх туда, тело останется. Всё равно страшно.
* * *
Господь страдания некоторых засчитывает, наверное. Но всё равно этим оправдываться нельзя. Надо стремиться и стараться работать над собой, чего нет у меня. Трудно сейчас. Господь сказал, что зло умножится на земле до тех пор, пока земля не сгорит.
* * *
При жизненных трудностях надо уповать на милосердие Божие.
* * *
Не знаю, как надо спасаться. Я знаю то, что я ничего не знаю. Серафим Саровский говорит, что путь простой у нас. Мы знаем его. Исполняй — и всё. Мы сами усложняем.
* * *
Скорби нам даются, чтобы вера наша укреплялась. Мы же боремся со скорбями и просим Господа Бога. Ведь самое главное — чтобы вера наша укреплялась. И в скорбях мы искупаем свои плохие поступки, да и учимся, как надо завтра жить, чтобы этого не повторялось. Много ли у меня скорбей? Нет, немного. Конечно, у всех они есть, но кто как воспринимает. Я ничего не помню в своей жизни, что было у меня тяжелого и скорбного. Я прожила, как всё равно в гостях. Все ко мне всегда хорошо относились. Когда я работала, начальство меня никогда не ругало. Других ругают, а меня нет.
* * *
Страшного суда боюсь. Он поэтому и называется Страшный, что все его боятся.
* * *
Какое место Евангелия мне больше всего нравится? Всё Евангелие близко к сердцу, а какое место?.. Христовы слова-то самые дорогие!